– А почему ты не думаешь, что он так же убьет тебя?
– Потому что он захочет убить детей у меня на глазах.
Петра, не в силах с собой справиться, разразилась слезами и согнулась над клавиатурой.
– Ты прости, – сказал Боб. – Я не хотел, чтобы ты…
– Конечно, ты не хотел, чтобы я плакала. Я тоже не хотела плакать. Не обращай внимания.
– Не могу. Я едва разбираю, что ты говоришь, а сейчас у тебя на клавиши сопля капнет.
– Это не сопля! – заорала Петра на Боба, потом тронула лицо рукой и убедилась, что он прав.
Она шмыгнула носом, рассмеялась, побежала в ванную, высморкалась и сама перестала плакать.
Когда она вернулась, Боб лежал на кровати, закрыв глаза.
– Ты прости, – сказала Петра.
– Это ты прости.
– Я знаю, что ты должен лететь один. Я знаю, что должна остаться. Все это я знаю, но мне это совсем не по душе, вот и все.
Боб кивнул.
– Так почему ты не ищешь? – спросила Петра.
– Потому что только что оно пришло.
Она подошла к его компьютеру и посмотрела на экран. Боб подключился к сайту аукционов, и объявление там было такое:
Требуется: доброкачественная утроба
Пять человеческих эмбрионов, готовых к имплантации. Родители – выпускники Боевой школы, погибшие в катастрофе. Владельцу необходимо сбыть их с рук немедленно. Вероятность рождения необычайно одаренных детей. Для каждого ребенка, успешно имплантированного и выращенного, будет установлен трастовый фонд. Кандидаты должны доказать, что не нуждаются в этих деньгах. Фонды для пяти победителей будут храниться в сертифицированной фирме до полной оценки предложений.
– Ты ответил? – спросила Петра. – Или предложил цену?
– Я послал запрос, в котором сообщил, что хотел бы получить все пять и прибыть за ними лично. Для ответа я дал ему один из своих почтовых ящиков.
– И ты не проверил почту, не посмотрел, нет ли там чего в этом ящике?
– Петра, я боюсь.
– Приятно слышать. Значит, ты все-таки не псих.
– Он умеет выживать, как никто. Он найдет способ вывернуться.
– Нет, – сказала Петра, – не выживать. Убивать он умеет.
– Он жив, – возразил Боб. – Значит, умеет.
– Никто его уже полжизни не пытается убить. В таких условиях выжить не трудно. А по твоему следу много лет идет патологический убийца, а ты – вот он.
– Я не очень волнуюсь насчет того, что он меня убьет, хотя мне такой исход не слишком нравится. Я все еще надеюсь умереть от необычайного роста – когда меня стукнет низко летящим самолетом.
– Ну тебя с твоим кладбищенским юмором на тему «как я буду умирать»!
– Но если он меня убьет, а сам выберется живым, что будет с тобой?
– Он не выберется живым.
– Пусть так. Но если погибну я и все дети?
– У меня останется вот этот.
– Ты пожалеешь, что меня любила. Я все равно не понял почему.
– Я никогда не пожалею, что любила тебя, и всегда буду рада, что когда я тебя как следует достала, ты тоже решил, что любишь меня.
– Не позволяй только никому называть нашего ребенка глупыми кличками за малый рост.
– Без стручковых имен?
На компьютере замигал значок входящей почты.
– Тебе письмо, – сказала Петра.
Боб вздохнул, сел, перегнулся через стул и открыл письмо.
Мой старейший друг! У меня пять подарочков, и на каждом написано твое имя. Только очень мало времени осталось, чтобы тебе их вручить. Жаль, что ты мне так мало доверяешь, потому что я никогда не пытался причинить тебе вред, но так уж сложилось, и потому я не возражаю, чтобы ты привел с собой вооруженный эскорт. Мы встретимся па открытом месте, в восточном саду. Восточные ворота будут открыты. Ты и первые пятеро, кто будет с тобой, могут войти. Если попытается войти кто-то шестой, вы все будете убиты на месте.
Я не знаю, где ты, так что не знаю, сколько времени тебе будет нужно, чтобы сюда добраться. Когда ты приедешь, я тебе отдам твое имущество в рефрижераторном контейнере, поддерживающем должную температуру в течение шести часов. Если среди твоего сопровождения найдется специалист с микроскопом, можешь изучить образцы на месте, и потом специалист их вынесет.
Но я надеюсь, что мы сможем немного поболтать о старых временах. Вспомнить добрые дни, когда мы принесли цивилизацию на улицы Роттердама. Долгую дорогу с тех пор прошли мы с тобой – оба мы переменили мир. И я сильнее его переменил, чем ты, детка, – завидуй.
Правда, ты женился на единственной женщине, которую я в этой жизни любил, так что, быть может, сравнял счет.
Естественно, наш разговор был бы куда более приятным, если бы кончился тем, что ты вывел меня из городка и дал мне свободно уехать в любое место по моему выбору. Но я понимаю, что это не в твоей власти. Мы, гении, все же ограничены в своих возможностях. Мы знаем, что лучше для всех, но все равно не можем найти способ убедить низшие создания поступать, как мы говорим. Они просто не понимают, насколько были бы счастливее, если бы перестали сами за себя думать. Они для этого просто не приспособлены.
Ладно, Боб, это шутка. Или голая правда – часто они совпадают.
Поцелуй от меня Петру. И дай мне знать, когда открыть ворота.
– Он действительно думает, будто ты поверишь, что он собирается просто отдать тебе детей?
– Видишь, он намекает на обмен на свою свободу.
– Единственный обмен, на который он намекает, Боб, – это твоя жизнь в обмен на жизнь детей.
– А, – сказал Боб. – Ты так это поняла?
– Именно это он и говорит, и ты это знаешь. Он хочет, чтобы ты умер вместе с ним, прямо там.
– Вопрос не в этом, а в том, действительно ли у него там эмбрионы.
– Насколько мы его знаем, – сказала Петра, – они уже в какой-нибудь лаборатории в Москве или Йоханнесбурге, если не в мусорной куче в Риберао.
– Кто теперь ударился в пессимизм?
– Очевидно, что он не смог их пристроить для имплантации, значит, они символизируют его провал. Ценности они не представляют. Зачем их отдавать тебе?
– Я не сказал, что принимаю его условия.
– Но ты их примешь.
– В каждом похищении самый трудный момент – обмен, выкуп за заложника. Кто-то всегда должен кому-то поверить и отдать свое раньше, чем получит от другого. Но этот случай по-настоящему необычен, потому что он от меня ничего не просит.
– Кроме твоей смерти.
– Но он знает, что я и так умираю. Все это кажется бессмысленным.
– Он безумен, Юлиан, ты об этом слышал?
– Да, но в его безумии есть система. Я имею в виду, что он не шизофреник, он видит ту же реальность, что видим мы. Он не обманывается иллюзиями, у него лишь патологическое отсутствие совести. Так как он видит розыгрыш этой пьесы? Он хочет просто застрелить меня при входе? Или позволит мне победить, даже убить его, а издевка будет в том, что эмбрионы, которые он мне отдаст, не будут нашими, а будут порождены ужасным спариванием двух по-настоящему тупых людей. Может быть, журналистов.
– Боб, ты опять шутишь, и я…
– Я должен лететь ближайшим рейсом. Если ты придумаешь что-нибудь, что мне следует знать, сообщи почтой. Я обязательно ее хоть раз посмотрю перед тем, как пойти свидеться с этим парнишкой.
– У него их нет, – сказала Петра. – Он их отдал своим дружкам.
– Вполне возможно.
– Не езжай.
– Никак невозможно.
– Боб, ты умнее его, но преимущество его в том, что он злее.
– Не рассчитывай на это.
– Ты не понимаешь, что я знаю вас обоих как никто другой?
– И как бы ни думали мы, что знаем людей, в конце концов они оказываются для нас совершенно незнакомыми.
– Боб, скажи, что ты так не думаешь.
– Это самоочевидная истина.
– Я тебя знаю! – настаивала она.
– Нет, Петра, не знаешь. Но это ничего, потому что я и сам себя не знаю, не то что тебя. Мы никогда не понимаем никого, в том числе себя. Тсс, Петра, послушай! Вот что мы сделали: мы создали нечто новое. Нашу семью. Она состоит из нас двоих, и мы тоже стали чуть иными вместе. Это мы знаем. Не ты, не я, а мы, которые вместе. Сестра Карлотта говорила что-то из Библии, как мужчина и женщина вступают в брак и становятся одной плотью. Очень загадочно и немного жутко, но в каком-то смысле это так. И когда я умру, у тебя не будет Боба, но ты все еще останешься Петрой-с-Бобом или Бобом-с-Петрой, как бы ни назвать то, что мы создали.